|
Я уже говорил выше, что в
теплую зиму в водоемах с заметно понижающимся уровнем воды рыба клюет словно в течение всего периода стояния льда, но год на год
не приходится. Случается с зимнего Николы (19 декабря) завернуть таким
лютым морозам, что будьте любезны! Нос да уши береги! Тут уж не до
рыбалки. Да и какую радость может она принести, когда руки из рукавиц не
вытащишь, мотыля отогреваешь под языком, лунка в считанные секунды
затягивается, а мороз все жмет и жмет, вышибая из глаз слезу. Не-е-ет,
дорогие мои читатели, что угодно про меня говорите, но в такую погоду
лучше уж посвятить свободное время своим домашним и каким-нибудь
неотложным делам.
Однажды в 1978 г. на Агея (29
декабря) я влетел в 36-градусную стужу да еще с небольшим ветерком.
Читатель, возможно, не успел забыть те времена, когда лютые холода были
объявлены по центральным областям чуть ли не национальным бедствием. Как
на грех, подлещик на двенадцати метрах брал в тот день очень хорошо —
ему ведь невдомек было, что кто-то там, наверху, должен его, отчаянно
упирающегося, вытаскивать на лесочке 0,15 мм голыми руками, поправлять
или насаживать мотыля и снова заправлять мормышку в лунку. А подлещик
все брал и брал, воздействуя активнейшим образом на охотничий азарт, и
не давал уйти в тепло. На всю жизнь мне хватит тех воспоминаний,
подкрепляемых теперь покалыванием и ломотой в пальцах даже в умеренный
мороз.
Случается Никольским холодам
держаться-до Агея (Агей, иней сей), а уж дальше, если верить народным
приметам, продлятся они до самого Крещения (19 января). Но каждый год,
разве что за малым исключением, рождественские морозы приходят строго в
положенный им срок, а именно, числа 4—5 января, и затрещат,
разгуляются на неделю, а то, глядишь, и поболе.
После спада традиционных
холодов в подледном мире наступает относительное затишье. Косяки белой
рыбы, спасаясь от кислородного голодания, залегают в глубокие впадины
дна и неделями вообще не питаются, пока длительная оттепель не
растревожит хоть сколько-нибудь их аппетит. Щука в этом отношении, как
видно, тоже не является исключением и стоит в оцепенении то ли в
излучине затопленного русла, то ли под корнями старого, источенного
улитками и прочими водяными слизняками почерневшего пня, являясь в такие
периоды превосходным объектом для нападения на нее различных паразитов.
Время от времени при особо благоприятных условиях она все же выходит на
кормежку, подцепляя такую же вялую, как и она, мелкую рыбешку, и,
вытащенная на лед, трепыхнувшись разок-другой, стряхивает с себя до
десятка и более мелких серых пиявочек. Данный пример наглядно
доказывает, что рыба сейчас малоподвижна и рассчитывать на хороший улов
не приходится. В водохранилищах, в течение всей зимы интенсивно
сбрасывающих воду, клев рыбы, хотя далеко не такой активный, как по
перволедью, все же продолжается, и даже в отдельные дни бывает очень
недурным. Но поскольку внезапно начинаясь, он также внезапно
заканчивается и длится зачастую день, много три, на лед в глухозимье
выезжают лишь самые заядлые жер-личники, которые на ловлю всякой другой
рыбы смотрят, я бы сказал, с некоторым презрением. Остальные — менее
привередливые, но более разносторонние — перестраиваются на ловлю
подлещика и перекочевывают на медленно текущие реки и каскады
водохранилищ.
Конечно, они отчасти правы:
чем тешить себя надеждой на возможную поимку хищника, лучше уж потешить
рыбацкую душу классическими подъемами поплавка на прикормленной мелким
мотылем лещевой лунке. И на мой взгляд, по меньшей мере неразумно будет
оспаривать то благотворное влияние, которое оказывает на душу и организм
человека разнообразие охот. Поэтому я всегда говорю: кому что нравится.
Итак, подо льдом наступило
временное затишье, а мы, воспользовавшись этим благоприятным для
разговора моментом, побеседуем еще об одной тонкости, являющейся,
кстати, отнюдь не последней в оснастке зимней жерлицы, а именно: о
поводках с крючками.
У рыбаков — безразлично, к
какому виду ловли они больше всего склонны — существует правило: чем
больше настегана рыба и чем менее она активна, тем искуснее и тоньше
надо применять оснастку. Достоверность этих слов любой читатель может
сам проверить на практике, установив, скажем, пяток жерлиц, оснащенных
жилковым поводком, и пяток — металлическим. Мало того, можно даже в
какую-нибудь лунку, работающую с жилковой снастью, переставить на время
арматуру, и вы заметите, насколько резко сократится число поклевок.
Впрочем, чтобы не тратить время попусту на подобные эксперименты,
советую начинающим рыболовам поверить мне на слово.
Читатели уже, наверное,
догадались, к чему я веду. Да-да, вы правы: поводок для зимней жерлицы
при ловле на обжитых водоемах следует ставить из жилки. Вот сечение его
— другое дело, тут уж надо сообразовываться с сезоном и с предполагаемой
величиной рыбы, но в любом случае разрывная нагрузка такого поводка
должна быть меньше основной лески по той простой причине, что в случае
зацепа за корягу или иной топляк будет оборван лишь поводок, но никак не
основная леса. Рыболову вследствие подобной неприятности затем не
составит особого труда в течение нескольких секунд заменить поводок на
новый, зато при обрыве основной лесы снасть полностью выходит из строя.
Я, например, при ловле щук применяю поводки с сечением не ниже 0,4 мм, в
основном — 0,5.
Возможно, опытные щукари замечали, что
осенью чаще чем в любое другое время попадается крупная рыба, и у меня в
связи с этим возникло предположение вот какого рода.
Почему в осеннюю пору
крупняк идет лучше? Потому, что он интенсивнее питается. А позвольте
вас спросить, почему он, до сей поры скромно молчавший, вдруг стал таким
ненасытным? Хорошо. Наводящий вопрос: почему тощий медведь с
наступлением холодов начинает скотинничать? Чтобы запастись на
весь период зимней спячки необходимым запасом жира, без которого ему не
одолеть полугодовое пребывание в анабиозе. Вполне возможно, что и
крупная щука тоже, независимо от зимней температуры воздуха, накопив
осенью достаточное количество питательных веществ, впадает в оцепенение.
Молодняк же прогонист телом, худосочен, у него сейчас пора
активного роста, поэтому регулярное питание для него — залог успеха и
выживания. Ему-то уже пока никак нельзя успокаиваться и залегать на
боковую. Он и хватает живца более-менее стабильно в течение всего года.
Поимка же щуки весом в 4—5 кг на зимнюю снасть (период перволедья и
последнего льда исключается) — вещь довольно редкая и чрезвычайно
счастливая. Исходя из этого, нетрудно сообразить, что жилковые поводки
сечением 0,4—0,5 мм по прочности на разрыв будут предостаточными. Иное
дело — зубная щетка, являющаяся сокрушающим оружием для лески. О ней
никогда не следует забывать, но тем не менее за мою десятилетнюю
практику ловли зимой этих хищников я что-то не припоминаю ни одного
случая обреза жилко-вого поводка. Случались обрезы основной лески о
нижнюю кромку льда, случались (редко, правда) обрывы ее из-за
мощных рывков глотнувшей весенней водицы, повеселевшей тяжелой
рыбы. Но чтобы зубами — леску, нет, такого, как ни силюсь,
припомнить не могу. Посекались поводки — это было, а вот чтобы до
конца... Чего не было, того не было. Врать не буду.
Однако, если взять поводок
сечением 0,3 мм, тогда уж я только пожму плечами... Казалось бы, разница всего в одну десятую миллиметра, но именно эта десятая и
является тем критическим пределом, который при ловле щук переступать не
рекомендуется, иначе острые зубы, несмотря на вялое сопротивление своей
хозяйки, все же сделают то необходимое действие, которое поможет
избавить ее от всевозможных дальнейших неприятностей. Случалось, правда,
вытаскивать добычу на лед и на такие поводки, но лишь в тех ситуациях,
когда либо крючок цеплялся за кромку челюсти, либо поводок захлестывался
за выступающую оконечность верхней губы рыбы. По-моему, все-таки при
ловле щук лучше не уповать на случайные обстоятельства, а применять
снасть хоть и малозаметную, но с некоторым запасом надежности, в
разумных пределах, разумеется, и варьировать сечение поводков,
включенных в оснастку зимней жерлицы, для обжитых водоемов в зависимости
от периода зимы, как я уже говорил, от 0,4 до 0,5 мм. На глухих же
озерах малолюдных областей для ловли щук в начале и в конце стояния льда
рыболовы употребляют единую, безо всяких сочленений и поводков жилку
сечением от 0,5 мм и выше или на толстую леску ставят металлический
поводок. Я сначала недоумевал при виде столь грубого орудия, но однажды
после нескольких обрывов полумиллиметровой лесы, проникся пониманием к
серьезности текущего момента, все более убеждаясь в справедливости
народного изречения: умный учится на чужих ошибках... Ну и так далее.
Теперь несколько слов о
крючках. Именно несколько, ибо о них уже достаточно было наговорено, и
сметливый рыбак без посторонней помощи сам сообразит, что в активный
клев или жор, коий обнаруживается по перволедью и местами в отдельные
дни заключительного этапа зимнего сезона, целесообразнее ловить на
зацепистые тройники, а в остальное время лучшими будут двойники от № 8 и
выше. Несомненно, что величина и тип крючка всегда должны строго
соответствовать размеру применяемой наживки. Вряд ли кому придет в
голову на тройник № 12 надевать верховку, а на одиночный крючок № 8 —
100-граммовую плотву. Также тесно крючок должен быть увязан с сечением и
типом поводка. Уж если стоит металлический поводок в сочетании с
основной леской сечением 0,6 мм, то ясно, что рыболов рассчитывает на
поимку крупной рыбы, следовательно, тройник № 10 с наживленной на него
80—100-граммовой плотвой будет вполне уместен. И наоборот, в глухой
сезон, когда основной добычей жерличника является мелкая щука весом до
1,5 кг, разумнее ловить на мелкого живца и даже, как я уже говорил выше,
на крупную верховку, применяя следующую оснастку: основная леска— 0,5
мм, жилковый поводок — 0,4мм, крючок — одинарный № 10 со средней длины
цевьем. В крайнем случае допускается двойничок № 7, жало которого
аккуратно продевается в ноздрю верховки, но никак не под спинной плавник
в виду его нежности.
И уж коль скоро я заговорил о
подобных тонкостях, позвольте мне отвлечь чуточку вашего внимания на
величину и сортность применяемых зимой живцов. В течение всего года рыба
в зависимости от внешних факторов питается с большей или меньшей
интенсивностью, поэтому жерличнику, дабы не возвращаться домой с пустым
рюкзаком, ко всем прочим премудростям необходимо учитывать и эту
особенность хищника. Мы уже знаем, что за период стояния на водоемах
льда наиболее стабильным и активным бывает клев в начале и конце зимы,
но в этих на первый взгляд, казалось бы, равнозначных фактах есть один
нюанс, который доставляет рыбакам, не знающим или пренебрегающим им,
подчас немало огорчений, хотя жерлицы — их тут винить не в чем —
работают исправно, не хуже других, периодически выкидывая то здесь, то
там очередной флажок. Так в чем же дело? А никакой загадки тут в
общем-то не существует. Все очень просто.
Скажем, приехал жерличник по
перволедку на водоем и зарядил свои снасти 70-граммовой плотвой. И что
же? Он приехал по последнему льду и, не учитывая, что у хищника желудок
сейчас сдавлен с двух сторон увеличивающимися к нересту молоками и
икрой, поставил такого же по величине, как и четыре месяца назад, живца.
Да что толку — поклевок много, а результат — ноль. Оказывается, рыба
хоть и голодная и бросается, повинуясь инстинкту, на жертву, но вот
беда: не заглатывая, частенько ее выплевывает. Я однажды обжегся на
этом, когда за пять дней видел множество выстрелов на жерлицы и ни одной
не взял, и лишь в последний день ловли, поменяв плотву на вер-ховок, в
том же самом месте поймал двух щук.
Разумеется, средней величины
пескарь будет универсален как в начале зимы, так и по последнему льду.
Это еще раз доказывает значительные преимущества данного вида наживки
над прочими. Конечно, без исключений не бывает: в другой раз также по
последнему льду на озере Волго я на среднюю плотву (другого живца не
было) ловил таких красавиц (речь, разумеется, идет о щуках), что до сих
пор вспоминаю с блаженством о тех днях.
Таким образом, я хочу
подчеркнуть, что по перволедью хорош в той или иной мере любой живец,
будь то окунь, плотва, ерш (пескарь — вне конкуренции), но уже с января
месяца предпочтение отдается бойкой, прогонистой, белотелой рыбешке
длиной 7—8 см. Встречаются водоемы, в которых щука хватает исключительно
природного живца, и если на данном участке в ее рационе преобладают ерш
и окунь, то порой игнорирует даже привозную плотву. Хотя такие ситуации
случаются не часто. По последнему льду применение более мелкого живца,
нежели в другие сроки, рациональнее по причинам, приведенным выше, но
уже вер-ховка создаст множество хлопот, ибо объединившийся в
значительные стаи прибрежный тугорослый окунек будет беспрестанно
щелкать ее своими жаберными крышками, зажигая жерлицу, сам же оставаясь
сухим. Скудный клев щуки продолжается до середины марта, а в небольших
стоячих водоемах и того дольше - пока не потечет под лед талая весенняя
водица, несущая спасительный кислород рыбам и прочим живым
организмам. До периода активного снеготаяния ловля на жерлицы
продолжается по глубоким местам, перемещаясь, однако, поближе к
полноводным притокам и даже заходя в них. Частые поклевки теперь
редкость: две-три щучки за день — просто замечательно, да и сама рыба
вся какая-то сонная, вялая, не доставляет рыболову тех трепетных
волнений, что были до перволедья. Зато красавица природа, отдохнувшая и
посвежевшая после бурных снегопадов и трескучих морозов, умытая снежной
белизной и обласканная первыми, едва уловимыми своей теплотой,
солнечными лучами, щедро льющимися с безоблачного бирюзового небушка, с
лихвой восполняет скупость воды, проникая в душу рыболова созданием не
такой уж и далекой теперь весны.
Все длиннее становятся дни,
и, наконец, вот он, долгожданный март месяц, дохнул первым теплом. Увы,
подо льдом, несмотря на первые признаки ликования природы, по-прежнему
царит глухой период, и даже в некоторых водах именно на первые дни марта
приходятся страшные, опустошительные заморы, так что приехавший туда
после схода ледяного покрова рыболов с болью в душе видит, насколько
хватает взора, безраздельный апофеоз смерти и уныния водной стихии. В
первую очередь это касается непроточных, мелководных озер и прудов,
густо зарастающих илом и водорослями, но, к сожалению, некоторые
медленно-текущие реки также подвержены заморным явлениям, хотя, на мой
взгляд, последнее наблюдается как исключительное событие, происходящее,
по-видимому, за счет гнилого ложа и болотных источников,
питающих эти злосчастные воды. В равнинных же реках с песчаным
грунтом, освежаемых родниковыми струями, там и сям весело сбегающими с
обрывистого бережка, рыбе живется куда вольготнее, а потому какая бы
стужа наверху ни лютовала, худо-бедно, но все же жизнь подо льдом не
замирает, и весной отрадно будет увидеть на затопленной мелкой водой
пойме возле какого-нибудь куста или кочки лоснящуюся под ласковым
солнышком темную спину икрянки.
В иные годы
Евдокия-весноуказательница (14 марта) хмурая ходит, северным холодным
ветром задувает да осыпает землю снежной крупой. Тут уж не жди, рыбак,
хорошего последнего льда, ибо на Евдокию сиверко — к затяжной весне и к
худому лету. Только, глядишь, растеплеет к полудню, пробьются золотистые
лучики сквозь небесную серую пелену, приголубят заждавшиеся долы, ан на
завтра опять завоет, запоет белая круговерть, смешивая и землю, и небо в
опостылевшую за долгие месяцы заваруху. И так изо дня в день. Закончится
март, середина апреля уж на дворе, а весны-то нет как нет. Молчком,
украдкой осядет снежная равнина, незаметно для глаза выльется по капле в
овраги и испарится безрадостно для живой природы.
То ли дело, когда с самого
начала февраля встанут красные дни, звонко ударит в оконный карниз
первая капель. Вот и на Сретенье (15 февраля) опять вёдро — знать, лето
победило-таки зиму, а там пошли-потекли веселые деньки один за другим, и
уж тогда на Евдокию обязательно напьется из лужицы в дорожной колее
где-нибудь в тихом разомлевшем деревенском проулочке рябая хохлатка.
Теперь щуку бесполезно искать
в глубине — в чем, собственно говоря, и заключается ошибка многих
новичков, продолжавших ловить в тех же местах, что и зимой. С появлением
в водоеме течения она начинает продвигаться к местам своего нереста и
идет, как, впрочем, и вся другая рыба, против струи. Затопленные
коряжники с 2—3-метровой глубиной, откосы островов, с торчащими из-подо
льда желтыми сухими метелками камыша, горловины небольших бухточек,
мелкие заливы полноводных притоков — вот места для весенней встречи с
пятнисто-полосатой хищницей. А какие иногда, случается, влетают икрянки!
Просто загляденье! Толстые, упитанные, ну что твой брусок. В богатых
рыбой водах ход щуки к местам нерестилищ наблюдается иногда довольно
плотный, так что, случайно попав на такую счастливую тропу, кумачовые
флажки жерлиц начинают вспыхивать один за другим. Другое дело, по каким
признакам определить искомый коридор. Из моих наблюдений предполагаю,
что это будет бровка резкого перепада мелководья в затопленное русло. По
самой глубине щука весной никогда не движется — там и плыть труднее
из-за встречного течения, да и корму никакого не встретишь. Зато на
прилегающих к руслу заливных лугах, ныне скрытых под незначительным
слоем воды, весной собирается плотвичка, и окунек, и мелкий подлещик —
словом, все те, кем может поживиться щука. В связи с этим существенные
сужения берегов, различные протоки в водохранилищах будут являться
весьма заманчивыми местами для постановки снастей. А если в большое
искусственное озеро впадают одна-др неширокие, но довольно глубокие
речки, то лучшего места, чем устья этих природных насосов, и сыскать
трудно, ибо здесь в определенный период весны — большей частью в
последние дни марта — буквально валом пойдут рыбьи косяки. В подобных
районах жерлицы следует располагать в шахматном порядке на поливах вдоль
русла в основном водоеме, но в непосредственной близости от устья.
Местные рыболовы, зная, где из года в год проходит нерест щуки,
располагают свои жерлицы на подступах к этим площадкам. И не беда, если
подо льдом глубина будет всего 2 м, а то и
меньше, зачастую именно здесь случается по последнему льду наблюдать
активный клев хищника. Поначалу я как-то не доверял подобным местам и с
сомнением относился к советам более опытных рыбаков в отношении
установки снастей в эту пору, но одна памятная мне поездка разом
исключила все мои прежние опасения.
Уже несколько лет, время от
времени поглядывая на заманчивую разноцветную охотничью карту Тверской
(тогда Калининской) области, я в сладких грезах переносился на весенний
лед озера Волго, бередя свое воображение сказочными лещами, во множестве
обитавшими в озере и радующими рыбаков своими не столь уж редкими
поклевками. Надо сказать, что Волго — искусственное озеро, образованное
лет сто, а может и больше, тому назад в результате перекрытия русла
Волги бишлотом в районе поселка Селище. По велению природного ландшафта
после затопления образовалось два больших водоема, соединяющихся между
собой недлинным отрезком естественного ложа реки, именуемого у
аборигенов трубой.
И вот, наконец, мы втроем
едем к конечному пункту нашего маршрута — в небольшую деревушку
Туха-чево, приютившуюся на берегу устья трубы. Не успев расположиться на
постой, бросив в проулке оттянувшие плечи в 9-километровом марш-броске
пожитки, спешим радостно на лед и видим — возле бережка сиротливо
притулился один-единственный рыбачок, монотонно взмахивающий коротким
удильником с блесенкой. Оказалось — наш земляк, москвич, сидит здесь вот
уже неделю.
«Ну, а улов, улов-то как?» —
«Уло-о-ов?» Криво, как-то болезненно усмехнувшись, он приподнимается с
ведра, обнажая дно, еле прикрытое окуньками величиной чуть больше
пальца. Вот так Волго, вот тебе и последний лед! Какие уж там лещи!
Может, пока не поздно, на подмосковную Истру, фанерку дергать?
Определившись в просторной
избе, стоявшей на самом берегу реки, и наскоро напившись чаю из
самовара, любезно растопленного для нас приветливой хозяйкой-старушкой,
мы разбегаемся с мормышками в руках по ледяному полю в надежде наловить
десятка полтора плотвичек, чтобы насторожить жерлицы. Уж если лещ не
ловится, то щука обязательно должна брать — вспомнил я однажды где-то,
кем-то написанное неофициальное правило определения вероятного клева
хищника. Низкая серенькая пелена с перепадавшим временами моросящим
дождичком незаметно потихоньку отодвинулась, обнажив над горизонтом
сперва узкую, а затем все увеличивающуюся на глазах бледно-голубую
полоску весеннего неба, из которой вдруг разом хлынул мощный поток
солнечного света и живительного тепла.
Тем временем мой закадычный
друг Шурик, пристроившись неподалеку от меня, втихомолку, забыв про
плотву, беспрестанно тягал из лунки полновесных — хоть и горбачами их
назвать рановато — ярко расцвеченных красавцев окуней. Не вытерпев столь
великого соблазна и отбросив в сторону рыбацкую этику, мы с Володькой,
недолго думая, сорвались со своих мест, и, изрешетив весь лед вокруг
счастливчика, заработали мормышками, будто нас поразила тропическая
лихорадка. Вряд ли когда мне удастся еще раз повторить подобную рыбалку,
ибо подо льдом творилось что-то несусветное. Видно, снеготалая вода
разбудила окуневые стаи, и они, глотнув свежей струи, набрасывались на
блестящую капельку, таившую в себе смертельную опасность, буквально во
всей толще мелководного полива. Горка полосатых рыб все росла и росла,
но рука, повинуясь только охотничьему азарту, механически продолжала
работать, не чувствуя усталости. Наконец поредевшая стая стронулась с
места и позволила нам отвести свой мечущийся, полоумный взор от кивков.
Я всегда говорил, что
жадность до добра не доводит. На следующее утро, подойдя к
возвышавшемуся за домом сугробу, в котором мы вчера захоронили полный
мешок окуней, Володька неожиданно запел, подражая деревенским частушкам:
«Ой хорек, хорек, хорек да по заваленке пробег...» Насчет хорька сказать
трудно, но то, что ночью здесь похозяйничали все окрестные кошки, — это
было ясно. Весь снег был испещрен многочисленными следами круглых лап, а
в центре снежного вала зияла внушительная нора, откуда жалобно
выглядывали обрывки полиэтиленового мешка. Еще не веря в случившееся,
Шурик, ни слова не говоря, запустил в дыру по самое плечо руку и извлек
на свет божий чудом уцелевшее донышко пакета с остатками вчерашнего
улова. И словно в насмешку, из-за угла соседнего дома не спеша
прошествовал черно-пегий кот, а может быть, кошка — черт его разберет! —
и с наглой мордой уселся возле крыльца, сладко облизываясь, сощурив свои
бесстыжие глаза под лучами утреннего солнца. Да, славно нас обнулили.
Пришлось начинать все сначала. Но окунь-то ведь тоже не дурак, не будет
стоять на одном месте. Иди теперь, свищи его.
И все же судьба в тот день
еще раз нам улыбнулась. На смену окуням подошла плотва. Не то чтобы
солидная, так, граммов до 150, зато частыми поклевками заставившая нас
возрадоваться рыбацкой жизни и не очень-то убиваться по поводу ночного
разбоя.
Теперь дошла очередь и до
жерлиц. Отобрав для наживки наиболее мелких плотвиц, я обложил цепью
флажков все устье, обосновывая свою тактику тем, что щука, идущая к
местам нереста, обязательно пойдет руслом реки — благо оно неширокое,
всего каких-то 50 м — и уж никоим образом не минует расставленных
снастей. Причем эти доводы я привел друзьям настолько убедительно и с
таким апломбом бывалого рыбака, что у них не возникло даже ни малейшего
сомнения в непогрешимости моих мыслей. Если бы я тогда знал, чем все это
обернется! Напрасно мы поглядывали в течение всего дня в сторону русла,
ожидая увидеть трепетный выброс флажка. Лишь на следующее утро,
спустившись на лед, нашим глазам предстал замечательный пейзаж, поначалу
глубоко взволновавший душу: на чистом льду в лучах восходящего солнца на
высоких ножках пружин, плавно покачиваясь, горели две кумачовые тряпицы.
Увы! Волнения оказались тщетными. Одного живца на крючке не оказалось,
второй, весь изрезанный судачьей хваткой, безжизненно болтался на леске.
Прождав весь очередной день в надежде на поклевку, к вечеру Шурик
перенес после'долгих уговоров жерлицы на примыкавшую к руслу площадку с
глубиной, если не учитывать толщины льда, всего 2 м. Ах, как я не хотел
видеть здесь подъем флажка, окончательно подорвавший бы в таком
случае и без того резко покачнувшийся мой
рыбацкий авторитет в глазах этих двух учеников. Ведь я чуть ли не с
пеной у рта пытался внушить неслухам, что на столь малой глубине щука
ходить не должна — ей и развернуться-то практически негде. Но в конце
концов, плюнув в сердцах на лед да ковырнув каблуком сапога попавшийся
на моем пути ледяной нарост, махнул рукой, мол, делайте, что хотите, все
равно клева не будет.
Не прошло и получаса, как
Сашка вздрогнул: «Горит!» — и саженными прыжками понесся в сторону
жерлиц. Пусто. Я в ответ лишь ядовито ухмыльнулся: «Ну, что вам
говорили!» Но уже вторая поклевка принесла успех. Вскинув вверх на багре
почти трехкилограммовую щуку, Сашка оповестил всю округу зычным голосом:
«Победа! — подойдя ко мне небрежной походкой, еле сдерживая смех,
потрепал меня по плечу: — Бывалый». Все. До последнего дня нашей рыбалки
я носил за собой, как хвост, эту насмешливую кличку.
Бегать к жерлицам
договорились по очереди, и поскольку хватки следовали с промежутками
приблизительно 20—30 минут, то мы не особенно застаивались. Но — силы
небесные! — как только я подбегал к флажку, катушка переставала
крутиться, леска провисала, давая понять, что дальнейшие действия
бесполезны. А за спиной все чаще и чаще стали раздаваться издевки:
«Бывалый! Он все знает, это у него тактический прием — отпуская,
заманивать рыбу». Хотя отдаленно я и принимал эти подковырки как
беззлобное зубоскальство моих друзей, но внутри душу мою безжалостно
сжигал огонь досады. Кульминацией моих переживаний стал тот час, когда,
вернувшись с небольшой речушки, впадавшей в озеро километрах в двух от
нашей базы, друзья вывалили на лед из канны килограммового судака, еще
вяло пошевеливающего жабрами: «Вот так, бывалый, учись ловить!» При виде
столь желанного для многих рыбаков трофея, да к тому же пойманного на
мормышку, у меня как-то особенно защемило внутри, и вся желчь, вся
досада на горькую судьбину, копившиеся в душе в эти дни, выплеснулись на
моей страдальческой физиономии. Сейчас я уже с доброй улыбкой вспоминаю
те события, но в тот момент не знал, куда себя деть, тем более что
затихшие было подначки, на которые я еще первое время как-то скусывался,
возобновились с новой, пуще прежнего, энергией: «Бывалый знает, бывалый
сделает, бывалый поймает». Даже вечером в избе, сидя возле уютно
потрескивавшей угольками голландки за партией «петуха», кто-нибудь
нет-нет да и уронит с уст: «Бывалый!» И уж не дай Бог, если я пытался
теперь хоть малость огрызнуться — затравливали как зайца.
На исходе нашего пребывания на Волге,
когда в корыте, выдолбленном пешнями во льду, плавало уже с десяток
хороших рыбин, а моя досада на отсутствие ощущений живой тяжести на
леске вот-вот готова была перерасти в отчаяние, фортуна вдруг
круто повернулась ко мне лицом и соответственно спиной к моим друзьям.
Настал мой звездный час, и я, словно и не было вчерашних горьких неудач,
не спеша, торжествуя каждой клеточкой мозга, каждым своим нервом,
вытягивал на лед подбагренную очередную хищницу. На непроницаемом челе
моем, выражавшем напускное спокойствие, друзья, скребя пятерней в
затылке, с плохо скрываемым раздражением читали: «Да-с, бывалый. Вот и
ловлю поэтому. Все закономерно».
Предыдущая страница
Зимние жерлицы
Следующая страница
Еще о ловле и повадках щуки.
Еще читайте о жерлицах и кружках:
1. Зимняя жерлица. Изготовление, ловля.
2. Ловля на кружки. Чертежи,
способы ловли.
3. Ловля на кружки. +
2часть
4. Ловля на жерлицы.
5. Поплавок-контейнер для живца.
6. Канна для транспортировки и хранения
живцов.
7. Ловля на кружки и жерлицы.
8. Изготовление жерлиц и ловля.
Двадцать способов изготовления.
|
